Один из создателей анархистского движения в России, журналист, общественный активист, близкий друг застреленного несколько месяцев назад адвоката С.Маркелова Влад Тупикин поделился своими мыслями по поводу современности, и о том, чем ныне является анархизм.
- "На днях редактор одного из прибалтийских сайтов отказался сделать со мной онлайн-конференцию, ссылаясь на то, что я неизвестен широкой публике». Так я начал свой сегодняшний пост. Конечно, я неизвестен. Прежде всего, неизвестен тем, что родился в 1965 году и так далее. Этот текст висит сейчас у меня в ЖЖ, и на литовском сайте anarhija.lt, – рассказывает Влад, сидя на скамейке, перед скорым началом своего выступления с лекцией в Свободном университете.
- В связи с этим, как тебя представить литовским читателям, как бы ты сам себя представил тем, кто будет читать это интервью?
- Да, это проблема интерпретации. Мы как раз сегодня сидели на научной конференции (в ЕГУ – DELFI), посвященной истории последних 20-ти лет и медиа. Некоторые участники думали над тем, как себя представить, отрекомендовать себя. У меня тоже есть такая проблема. То, что я – анархист, наверное, безусловный факт. Еще я журналист, поскольку иногда пишу тексты, преподаватель, поскольку преподаю историю подросткам и не только им, но и активистам общественных движений. Но это происходит в рамках добровольных собраний, это никоим образом не оформленные курсы, это что-то типа свободного университета, что есть и здесь в Литве, но, возможно, еще менее организованное, нежели здесь. Лекции происходят от случая к случаю, и я езжу по разным городам, можно сказать, с гастролями.
То есть, я – бродячий анархист, журналист. У меня высшее историческое образование.
- В чем сейчас заключается активизм в России?
- Много в чем. Помимо того, что принято считать политикой, кроме партий, попавших и не попавших в парламент и тех, что никогда в парламент не попадут, иными словами, всего того, что происходит вокруг слов партия, политика, оппозиция, "маршей несогласных", есть еще анархисты, которые не собираются ни в какой парламент, не собираются приходить к власти. Это, конечно, тоже политика, но помимо общеизвестного политического спектра, есть спектр социальной и общественной борьбы, который достаточно активен. Он не на нуле, и находится не в смертельном состоянии.
Общественный активизм сейчас в России – это движение жильцов в крупных городах страны, таких как Москва и Петербург, хотя, конечно, не только. Оно направлено против сноса старых зданий в исторических кварталах, но это не движение любителей старины. Движение связано с социальными проблемами, и направлено в первую очередь против такой реальности крупных городов, как уплотнительная застройка.
Строительная индустрия до наступления кризиса была одной из самых динамично развивавшихся. Это очень выгодная сфера вложения денег. В крупных городах, к примеру, в Москве, строительство новых домов связано не столько с потребностью людей в жилье, сколько с деньгами и проблемой их вложения. Банкам не все доверяют, а покупка недвижимости – выгодный способ вложения средств.
- Движение против уплотнительной застройки, получается, реакция части городского организма на раздражители?
- С точки зрения застройщиков, место, где строят новые дома, во дворах старых домов, пустое, с точки зрения жильцов – это отнюдь не так. Жители там отдыхают, режутся в домино и т.д. Идет отчаянная борьба, которая часто оканчивается поражениями. Борьба достаточно жесткая, ведущаяся часто далекими от закона методами, как с одной, так и с другой стороны. Например, известны случаи поджогов строительной техники в местах конфликтного строительства. Известны случаи стрельбы по возмущенной толпе со стороны охраны. Часто люди идут на перекрытие дорог, валку забора вокруг стройки. Это наблюдается уже несколько лет.
- Есть и иные формы активизма?
- Существует борьба, связанная с профсоюзами – рабочие места, невыплата зарплаты, улучшение условий труда и так далее. В меньшей степени присутствуют экологические протесты, поскольку экология вообще попала на периферию общественного сознания. Медиа не замечает проблем, связанных с экологией, точно так же, как не замечает существования Влада Тупикина и каких-то там анархистов. А чего нет в медиа, того, получается, как бы нет и в реальности, но, тем не менее, заводы продолжают строить, а люди продолжают против этого выступать.
Иными словами, активизм – это социальная борьба, которая не связана с партиями, а связана с условиями жизни, которые кое-где продолжают ухудшаться. И эта борьба, конечно, будет продолжаться.
- Словом "анархист" сейчас вряд ли кого-то напугаешь, это не начало XX-го века. Сейчас всех пугают террористами. Но, тем не менее, в сознании обывателя анархист – это маргинал, который ничего не делает, черт его знает чем занимается. Как бы ты определил актуальность ныне самого понятия "анархизм" в его классическом определении?
- Классического уже нет ничего. Классическое – только в музее и в альбомах по архитектуре Древнего Рима и Древней Греции. Все явления подвержены изменениям, в том числе и анархизм. Представлять сейчас анархизм по лекалам начала XX-го века, равно как и либерализм или демократию, вряд ли стоит.
Современный анархист – это не неряха и не алкоголик с бомбой. Конечно, в России это достаточно молодое движение, в том смысле, что оно возродилось недавно, в конце 80-х, после советского бетонного пресса, который все сдавливал. Но лучше сказать, что оно начало создаваться заново, поскольку никакой связи с предыдущим не было.
Сейчас в движении много молодежи 16-23 лет. Понятно, что из любой общественной активности люди уходят, когда заканчивают университеты, соответственно, у нас много студентов. Потому что после наступают другие моменты: семья, надо устраиваться на работу, и на любые отклонения от прямой дороги «детский сад–работа–кладбище» не остается времени. Отчасти поэтому люди не задерживаются не только у анархистов, но и у демократов, у кого угодно. У нас они хотя бы постоянно появляются.
Есть в Омске Сибирская конфедерация труда, которую создали не профсоюзные бюрократы, а сами рабочие. Один из инициаторов был, к примеру, Василий Старостин, железнодорожный рабочий, много лет подряд занимавшийся очисткой цистерн из-под мазута. Ему сейчас лет 50. Лет 20 назад он осознал себя анархистом. С тех пор он активно работает в анархо-синдикалистском направлении.
- В Литве принято считать, что Россия – тотально несвободная страна, где все движения задушены, вся деятельность контролируется…
- Проблема в том, что у нас в России нет достоверных источников информации об обществе. Понятно, что о социальных конфликтах, последствиях кризиса официальные медиа стараются не писать. Точно так же, как они замалчивают все конфликты и все социальные протесты. Неважно, какими бы они ни были – по поводу экологии либо по поводу уплотнительной застройки. Или, к примеру, протесты на Дальнем Востоке, когда тамошним жителям запретили ввозить из Японии автомобили с правым рулем. Но весь регион Дальнего Востока живет на провозе этих автомобилей, их техобслуживании и так далее…
- Но это замолчать все же не удалось…
- Как сказать…
- Информация все же просочилась…
- Да, но не в том объеме и не в том виде. Это было в Интернет-блогах и на оппозиционных сайтах. Но к вопросу об оппозиции, часто оппозиционные ресурсы, которых немного, но есть, тоже не могут похвастаться адекватностью изображения картины потому, что часто информация подменяется пропагандой только с обратным знаком.
Разумеется, что качественная журналистика дело дорогое. Где-то что-то происходит, и ты должен послать туда корреспондента. На этом экономят. Я сам журналист, и работодатели охотно берут статьи из разных регионов, но совсем неохотно посылают журналистов в командировки. Но без того, чтобы ездить довольно трудно понимать, что происходит, до какой степени людей измотал кризис, до какой степени они доверяют или не доверяют властям, до какой степени они готовы или не готовы на социальный протест.
Безусловно, Россия не является тоталитарной страной. Более того, может быть, это прозвучит неожиданно, но тоталитарной страной не являлся и поздний Советский Союз. Свобода в СССР была, только не в тех сферах, где ее ищут правозащитники. Была определенная свобода самовыражения у творческих людей, была возможна культурная самоорганизация… Ты мог организовать и рок-концерт, и рок-группу, тебя, возможно, прикрыли бы, выгнали бы из комсомола, начались бы проблемы с Уголовным кодексом, что случалось редко, но, тем не менее, такие элементы свободы были. Я бы сравнил нынешнюю ситуацию в России с поздним Советским Союзом. То есть, сейчас в России есть определенные элементы свободы, в том числе и элементы свободы критики. Но если в СССР критика не допускалась вовсе, то сейчас проблема в том, чтобы быть услышанным. Критика не слышна, а люди ее не ищут.
Часто говорят, что важно иметь альтернативные источники информации. Важно иметь доступ к ним, знание, что они есть, и, кроме того, потребность их искать. К примеру, ты встаешь с похмелья, у тебя нет бутылки пива на утро, ты открываешь кран, чтобы выпить воды, поскольку вода какой-никакой, а похмелятор. Понятно, что человек в данной ситуации не будет искать альтернативного источника похмелья, он просто откроет кран и выпьет воды. Точно также и с медиа. Обычный человек включает телевизор, у него есть те каналы, которые есть. А в России почти все каналы контролируются государством, кроме некоторых, к примеру, Рен ТВ или питерского канала "СТО".
- Активность людей в России прогрессирует? Мы разговаривали с Дарюсом Поцявичюсом в прошлом году, и он заявил, что в Литве анархизма нет. Насколько я понял из разговора с ним, то в его случае, речь идет о нормальном функционировании общества, где у каждого есть своя автономия, и при этом все нормально сосуществуют. То есть это связано с гражданским обществом.
- Можно называть это и так. Конечно, гражданское общество – наполовину анархизм. Но обычно люди, которые употребляют подобные словосочетания, имеют в виду, что есть такие вещи как парламент, президент, партии, партийная борьба и при этом где-то внизу, есть гражданское общество в виде неких первоклассников, встречающих вдоль дорог с флажками Индиру Ганди, и это гражданское общество.
Анархизм не видит никакой крыши над гражданским обществом и считает, что гражданского общества достаточно для того, чтобы жить и самоуправляться. С точки зрения анархизма общество и люди должны самоуправляться. Сами между собой договариваться. Понятно, что человек – существо общественное, и ему необходимо вступать в коммуникацию не только для продолжения рода, но для всего широкого жизненного спектра. Конфликты можно решать без вмешательства полицейского или государства, может быть, с помощью третьего соседа, но ни в коем случае не с помощью того, кто наделен властными полномочиями по отношению к тебе.
- В связи с этим, каковы твои ощущения в Литве? Ты пробыл здесь неделю, много общался…
- О Литве у меня хорошие впечатления, визуально. Правда, только в Вильнюсе успел побывать. Город красивый.
- Я не это имею в виду…
- Я понимаю. Вот с "не этим" и проблемы. Я участвовал здесь в фестивале самиздатских журналов, "Зин-фесте", который делали, можно сказать, белорусы. Также здесь проходила конференция, посвященная медиа, и ее тоже делали белорусы. Так что круг общения был более русифицированный, чем было нужно для того, чтобы изучить Литву. Поэтому Литвы за всем этим было не очень много. Естественно, я вижу, что есть социальные проблемы связанные и с кризисом, и с ролью Литвы в ЕС. Понятно, что многие недовольны тем, что фермы закрываются, поскольку на уровне ЕС считается, что в Литве невыгодно производить сельхозпродукцию, и легче платить фермерам, чтобы они ее не производили.
Есть напряженности, которые не знаю, чем закончатся. Я хочу сказать вот что. С одной стороны битье витрин не является единственным способом разрешения вопросов, но обычно до него доходит тогда, когда люди, от которых зависит разрешение вопросов, не хотят их разрешать. Часто бывает так, что власти не видят проблем там, где ее видят люди, и никак этих людей не слушают. В современной демократической системе нет нормальной обратной связи. Люди раз в несколько лет выбирают кого-то, после чего теряют все рычаги влияния на него. Ведь нет никакого механизма отзыва депутата или президента. В обычной ситуации получается так, что ты избрал какого-то политика, и тебе не нравится, что он делает, но отозвать его ты не можешь. Ты вынужден пользоваться плодами его политики. Иногда вверху стоящие не слышат того, чего хотят внизу, и тогда возникают конфликты.
Но как человек, который изучал историю, я понимаю, что конфликт – это одно из нормальных состояний человечества. Конфликты, собственно, двигают вперед развитие. Конфликты – это то, что невозможно преодолеть простым образом. Преодоление конфликта требует усилий, совершаются технические открытия, и в социальном смысле за счет конфликтов происходит движение. Поэтому конфликтов как таковых бояться не нужно. Пропаганда бесконфликтности, когда говорят "давай, чтобы все было мирно" несет в себе и опасность. Конечно, хорошо бы, чтоб все было мирно, война, да и сама по себе драка – совсем не интересные вещи…
- Ты говоришь о толерантности?
- Да. Когда под толерантностью понимают не то, что твоя свобода размахивать горячей сковородкой заканчивается в районе кончика моего носа, а полную тишину, не высказывание своего мнения, полное отсутствие конфликтов, индифферентность, то, я считаю, происходит искусственное подмораживание общества, отчего возможный взрыв может быть еще более разрушительным. Про Литву же ничего не могу сказать.
- В Литве также много говорится о русском национализме. Ты как представитель "другой" политики, как видишь вообще эту проблему?
- Русский национализм существует и был всегда. Собственно, главным пропагандистом национализма сейчас является государство в лице своих высших чиновников, которые выступают по телевизору и создают государственную повестку дня, состоящую из постоянных конфликтов то с прибалтийскими странами, то с Украиной, то с Грузией, то с Молдовой…
- В Украине примерно то же самое происходит в отношении России…
- Совершенно верно. Но наше государство настолько изощренное, что старается сделать так, что бы это стало известно всем. Допустим, если взять события вокруг Бронзового солдата, которые были хорошо распиарены, о которых много говорили. Согласись, что в мире есть люди, которые не смотрят телевизор, и их не интересуют политические новости. Но исчезновение грузинского и молдавского вина из магазинов, или минеральной воды "Боржоми" трудно не заметить.
Это все происходило, и через это происходит проникновение в быт. Не секрет, что в последнее время в стране появилось большое количество банд бонхедов (наци-скинхедов), которые нападают на людей неславянской внешности. Социальная структура бывших колоний России в Средней Азии настолько разрушена, что люди приезжают в Россию на заработки. Посмотри, кто в Москве является дворником? Найди хоть одно славянское лицо! Все, кто метут улицы, колет лед зимой и т.д. – все это люди не славянской внешности, которые делают черную, грязную работу, которую москвичи выполнять не готовы.
Государственная политика по разжиганию ксенофобии, вдалбливание людям в головы того, что мы окружены врагами, которых Россия, конечно, должна победить, потому что Россия всегда побеждала, не может не сказываться на самодеятельных инициативах фашиствующих бандитов, если, конечно, считать их самодеятельными. В некоторых случаях очевидна прямая связь скинхедов и бонхедов с ментами.
В общем, власть долгое время никак не расследовала эти преступления, что породило ответную реакцию общества. Появились антифа – группы, которые боролись с уличным нацизмом уличными же методами. Но после нескольких вопиющих случаев, когда были пойманы фактически нацистские серийные убийцы, эти случаи стали расследовать.
Однако эта зараза, которая приводит к подобным преступлениям, с телевизионных экранов не исчезла и продолжает распространяться. В этом смысле, конечно, проблема есть. Закрытость российской политической системы, ее узурпированность определенным кланом, который, видимо, не считает это проблемой, удерживает контроль над медиа, устанавливает контроль над образованием, когда ведется речь, что историю нужно преподавать в более патриотичном, имперском духе...
- Люди совсем не хотят рефлексировать что ли?
- Не знаю, как это интерпретировать. Возможно, они рассчитывают на то, что грубая сила всегда побеждает. Но это не совсем так. Возможно, таков специфический социальный опыт этих людей, в силу, например, службы в определенных органах. Посмотрим, история нас рассудит...
- Одним словом, как поется в одной песне "в воскресенье утром нам опять идти в стадо, и нас благословят размножаться во мгле", а ведь все не так...
- Возвращаться ли в стадо или гулять на вольном ветру, подобно исландской лошади или той же лошади Пржевальского, конечно, каждый решает сам. Только не надо забывать, что в разных странах разная доминирующая культура в вопросе о лошадях. В России и в Восточной Европе в целом слишком долго удерживался общественный строй, который в марксизме называют "азиатский способ производства": гипертрофировано большая роль государства, деспотизм, минимизированность личной свободы – экономической, культурной, политической, сексуальной, идейной...
Разумеется в таких условиях долг, да и просто способ выживания любого свободного мыслящего человека, любого сообщества свободно мыслящих людей, от рок-группы до научной группы, группы рабочих-членов профсоюза, группы мелких предпринимателей, группы в детском саду – бунтовать против системы, сражаться за себя, за свою свободу. Этому и учит людей анархизм.
