В день выхода публикации стало известно, что Верховный суд Российской Федерации отменил все решения судов о продлении меры пресечения Даниилу Константинову.
Сегодня, окидывая взглядом из Литвы, где он получил политическое убежище, националистический ландшафт в России, Константинов утверждает: он абсолютно пустынен.
Даниил перечисляет бывших лидеров националистического движения.
Владимир Басманов (Поткин) – русский националист, создатель и лидер запрещенного в России «Движения против нелегальной миграции» (ДПНИ), сейчас называет себя главой комитета «Нация и Свобода». С 2010 года живет в эмиграции.
Александр Белов (Поткин) – брат Басманова, координатор центрального совета ДПНИ. В 2016 году осужден на 7,5 лет колонии, в апреле 2018 переведен под домашний арест. Против него готовится новое дело по статье 174 УК РФ (легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем).
Дмитрий Демушкин - организатор «Русских маршей», глава высшего национального совета объединения «Русские», председатель организаций «Славянский союз» и «Славянская сила». Все три - запрещены за экстремизм. В апреле 2017 года за экстремизм приговорен к двум годам лишения свободы и сам Демушкин.
Игорь Артемов, Русский общенациональный союз (РОНС), депутат Законодательного собрания Владимирской области 3-го и 4-го созывов. В федеральном розыске по 282-й статье УК РФ (Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства). Эмигрировал в США.
Константин Крылов – создатель незарегистрированной Национально-демократической партии. Почти не заметен в публичной сфере.
Владимир Тор – организатор «Русских маршей», председатель исполкома Национально-демократической партии. Как и Крылов – не виден.
- Что случилось с Тором и Крыловым? Помнится, в 2012 году они вместе с вами вошли в Координационный совет оппозиции.
- Группа «крыловцев» - условно так ее назовем – никак себя не проявляет. Они не проводят никаких информационных компаний, никаких акций. И более того даже на странице в Фейсбуке у Крылова я вижу больше философских размышлений, чем политических деклараций.
- Может ли это означать, что Кремль договорился с этой группой, купил кого-то из них?
- Не думаю, что их купили. Я думаю, что «крыловцы» рассчитывали, что смогут включиться в легальный политический процесс – для этого и создавали партию. Возможно, им обещали, что партию зарегистрируют. Но на деле получилось совсем иначе: это крыло националистов оказалось совершенно невостребованным. И, видимо, они не знают, что теперь делать дальше.
- Почему оно оказалось невостребованным?
- Я думаю, это институциональная вещь. Нынешние руководители России унаследовали от советской элиты представление о многонациональной сущности государства. Даже формулировки из советской Конституции были дословно перенесены в российскую. Для Путина, для его окружения, для элиты национализм - это одна из главных угроз существованию федерации и тому порядку, к которому они привыкли. Поэтому национальные движения – и русское, и нацменьшинств – рассматриваются как враги и как совершенно неприемлемое в политическом поле явление.
Поэтому тактика Кремля развивается в двух направлениях. С одной стороны, не допустить легализации движения. И, действительно, в России на сегодняшний день нет ни одной зарегистрированной национальной партии, в отличие от Европы, например, где таких легальных партий множество, бывает, даже по несколько на страну. При этом, кстати, власть в России способна играть с национализмом в очень поверхностные игры, в уличную политику – разрешить, например, пройти маршем. Но не более.
С другой стороны, власть прибегает к прямому террору или репрессиям против активистов.
- Когда власть поняла, что надо плотно заняться националистами?
- На мой взгляд, были две очень важные точки. Первая – это начало «Болотного движения» (митинги на Болотной площади и проспекте Сахарова в Москве в декабре 2011 года – прим. авт.), когда Кремль увидел, что националисты успешно вливаются в общегражданский протест и участвуют вместе со всеми в этом движении. Для них это было неприятным сюрпризом. Они рассчитывали на лояльность, которую в итоге не получили. Пока мы проводили митинги против этнической преступности, русские марши, другие акции с чисто националистической повесткой дня, власть это не сильно беспокоило. Как только они увидели соединение разных отрядов оппозиции, они сразу напряглись.
Мой личный пример: пока я не участвовал в этих общегражданских протестах, со мной ничего не происходило. Как только я принял участие в первом митинге за честные выборы – 5 декабря 2011 года – меня тут же задержали. И в эту же ночь ко мне пришел сотрудник Центра «Э» (Главное управление по противодействию экстремизму МВД – прим. авт.) с предложениями о сотрудничестве - и с угрозами. С этого и началось мое дело, которое стало известно как «дело Константинова».
Вторая точка – Украина, Майдан, где Кремль увидел соединение на улице общегражданского и национального движений. И увидел, к чему это может привести: сначала к массовым беспорядкам, организации устойчивого уличного центра, а затем и к ликвидации правящего режима и захвату власти. Думаю, именно тогда было принято решение полностью ликвидировать национальное движение.
Украина расколола
Война в Украине тоже неожиданно разделила русское национальное движение: одни поехали защищать Новороссию на Донбассе, другие, наоборот, помогать украинцам отстаивать независимость от России...
- Раскол по украинскому вопросу прошел трещиной даже по нескольким организациям, разделив их активистов на два лагеря. Национал-демократическая партия, ее костяк во главе с Крыловым и Тором занял «крымнашистскую» и «задонбасскую» позицию. Но часть, например, молодежи, просто отошла в сторону, придерживаясь проукраинской или нейтральной позиции. Сюда относится политическое движение «Русские» (организация, запрещенная в России), которое возглавляли Белов (Поткин) и Демушкин. Белов предпочел не высказываться. Демушкин занял нейтральную, антивоенную позицию. Владимир Басманов занял радикально проукраинскую позицию. Актив разделился, поэтому фактически организация прекратила свое существование. Она была признана экстремистской, как ранее и ДПНИ. Похожие процессы прозошли в других менее значительных организациях.
- Как могло случиться, что русские националисты стали украинскими?
- Вы сейчас воспроизводите формулировку, которую используют «крымнашисткие» активисты против своих конкурентов. Здесь все зависит от степени неприятия режима и степени революционности. Радикальная часть, которая ненавидит Кремль, не будет его поддерживать ни в чем. По старой формуле – «никакой поддержки временному правительству». Более умеренные, лояльные элементы больше склоняются к «крымнашистской» позиции. Из них кто–то едет воевать, кто-то призывает ехать на войну, а некоторые просто осуждают действия Украины. Тут основное даже не отношение к Украине как к государству, не отношение к украинцам, а скорее отношение к российской власти. Басманов, например, признает существование украинцев как отдельного народа, а Демушкин остается на своей прежней позиции – это, мол, те же русские. И отталкиваясь от нее, он занимал антивоенную позицию – преступно воевать против своих.
Утилизация опасного актива
- Российское издание The New Times в одном из репортажей с востока Украины писало, что те националисты, которые уехали воевать в Украину, в итоге поняли, что их «слили», что пока они воевали на реальном фронте, их победили на фронте политическом. Насколько массово это прозрение?
Я не так много знаю людей, которые занимают ярую «задонбасскую» позицию и принимают участие в боевых действиях. Но если смотреть объективно, то с этой позиции ясно - случился «слив». Понятно, что те, кто устраивал эти события, рассчитывали на «крымский» сценарий, на включение Донбасса и Луганской области в состав России, либо на признание суверенитета. Прошли референдумы, результаты которых Москвой не признаны. Более того, им вообще не дано никакой официальной оценки. Открытая, полномасштабная помощь ДНР и ЛНР со стороны Москвы так и не была оказана. Поэтому люди, конечно, себя чувствуют брошенными, обманутыми.
- Но при этом было много и тех, кто специально ехал воевать: оторваться от рутины и почувствовать себя настоящими русскими воинами...
- Наверное. Хотя люди из националистических организаций присутствуют по обе линии фронта. Я знаю, что часть украинских добровольческих батальонов в значительной степени укомплектованы русскими националистами. Понятно, что они друг друга не признают русскими националистами.
Кстати, национализм – единственное политическое направление в России, которое предоставило людей для реального участия в боевых действиях по обе линии фронта. Обратите внимание, что больше никто в этом не принимает участие. Разве что очень небольшая часть левых.
- Но это же говорит и о том, что в национальном движении более отчаянные люди...
- Да, это свидетельствует об определенной степени пассионарности. Я думаю, что это тоже заставило Кремль о чем-то задуматься. Для них Донбасс и Луганская область – удобное поле для утилизации опасного актива. Для них выгодно, чтобы люди в массовом порядке отправлялись на фронт и гибли. И, действительно, не мало уже погибло, насколько я знаю.
- Правда, что националисты, разочарованные украинской историей, едут воевать в Сирию?
- Я, скорее, слышал про нацболов и казаков. Я думаю, что это люди, глубоко погруженные в войну, как в ремесло. Насколько я знаю, все части национального движения отнеслись к компании в Сирии отрицательно. Это сделали даже самые радикальные «задонбасские» элементы. Националисты признали, что это совершенно ненужная для России и русских война.
Эстетика подвела
- Навальному отдельные представители демократической оппозиции ставят в упрек, что он, как и Кремль, берет на вооружение, националистическую риторику. Мол, это по факту на руку администрации президента...
- Я не верю, что Алексей – это проект Кремля. Думаю, он человек, в общем и целом, независимый. Но он действительно одно время симпатизировал националистам, поддерживал их риторику. Думаю, что у него есть элементы национализма. Это, конечно, не цельная концепция, но некоторые элементы ему симпатичны, которые остаются во всех кампаниях, которые он ведет. Это – введение визового режима со Средней Азией и Закавказьем или вопрос чрезмерных дотаций северокавказкому региону.
- Можно ли сказать, что этой позицией он переманил к себе более умеренных и неагрессивных националистов?
- Да, я знаю, что очень большое число молодых националистов примкнули к его движению, работали в его штабах. Некоторых из них я знаю лично.
- Несколько лет назад Валерий Соловей, профессор МГИМО, выступил с идеей создания партии националистического толка «Новая сила». В своем манифесте он говорил о том, что националистическое движение должно избавляться от маргиналов, стать более интеллектуальным, что надо больше говорить о национальной справедливости и свободе, а собственно национальный вопрос должен остаться «для остроты». Возможно ли в каком-то обозримом будущем некое перерождение национализма в таком более, скажем, усовершенствованном виде?
- Во-первых, я не считаю Валерия Соловья националистом, как и не считаю его искренним человеком, имеющим твердые политические убеждения. Мы с ним сотрудничали в 2011-м – в начале 2012-го годов. Я помню, что тогда он писал книги резко националистического содержания и придерживался довольно радикальных националистических подходов, пока это было актуально. Сейчас он выступает совсем в другом амплуа. Меня удивляют его метаморфозы и то, насколько он популярен и востребован в некоторых крупных либеральных СМИ.
При этом с Соловьем невозможно не согласиться: действительно, долгое время национальное движение в значительной степени состояло из маргиналов. Во-первых, это было связано с невозможностью легализации. А, во-вторых, со смычкой национального движения как такового и так называемого «правдвижа» как субкультуры, которая восходит к скинхедам 90-х. Правдвиж – это скорее субкультура, чем политическое явление. И эта субкультура принесла свой стиль, своих людей, участвующих в русских маршах.
Действительно, если национальное движение хочет быть успешным, ему надо измениться. Ему надо стать интеллигентнее, интеллектуальнее. Оно должно больше прислушиваться к нуждам обывателя. Быть более буржуазным и менее субкультурным.
Мы сталкивались с этой проблемой много раз. «Офисные русские» могут поддерживать лозунги и требования националистов (контроль миграции, более жесткое отношение к Северному Кавказу), но при этом они не будут участвовать в движении, которое им не нравится эстетически. Мне об этом говорил не один знакомый: «Мы бы рады пойти на «Русский марш», но мы не можем себе этого позволить в таком виде».
Не космополит и не радикал
- Как на Вас, на ваши политические взгляды повлияли тюрьма и переезд в Литву? Трансформировались ли взгляды на национализм?
- Мои взгляды в целом стали мягче, терпимее, даже либеральнее.
- В чем?
- Во-первых, я убедился на собственной шкуре, что главная угроза русского народа – это не Америка, не Украина, не евреи, не мусульмане, не исламисты на данный момент. Главная угроза – это правящий режим, который осуществляет последовательное наступление на гражданские и политические права русских (и в целом – всех граждан), проводит репрессии, «пережевывает» тысячи людей в российских тюрьмах и лагерях, лишает народ доступа к социально-экономическим благам, передав практически все богатства страны в руки кучки приближенных к власти олигархов.
Во-вторых, в тюрьме мне пришлось долгое время жить бок о бок с представителями других народов. Я стал относиться к ним терпимее, потому что увидел, что с ними можно вместе жить и находить общий язык, несмотря на разные культурные коды, модели поведение и прочее.
А потом эмиграция... Когда я увидел Литву, Европу, я увидел терпимое общество - и к иностранцам, и к мигрантам. Я почувствоввал европейскую ментальность - более мягкую по сравнению с российской. И я не могу сказать, что мне это не понравилось (смеется). Скорее, мне понравилось. Несмотря на некоторые перегибы – агрессивный мультикультурализм в некоторых странах – европейский проект у меня вызывает скорее симпатию. Я считаю нужным, по возможности, воссоединить Россию с этим проектом.
- Вы перестали себя чувствовать частью национального движения или нет?
- Во-первых, сложно чувствовать себя частью чего-то, чего уже нет. Во-вторых, если я теперь и называю себя националистом, то всегда добавляю «в хорошем смысле». Это означает, что я люблю Россию и русских, я не космополит. Но я не радикал, я не испытываю какой-либо неприязни, к другим народам.
- К чему это может привести нынешний разгром националистического движения?
- Если национальный вопрос будет вновь обретать остроту и при этом выдавливаться в маргинальное поле, борьба приобретет иные формы, более радикальные. Но пока вопрос так не стоит. Власть себя чувствует очень уверено, спецслужбы пользуются огромным влиянием и силой. Конкурировать с ними сейчас невозможно.
Но после смены режима возрождение национального движения обязательно произойдет, поскольку в этом случае должна произойти легализация разных политических сил. И это хорошо, потому что, чем более легальным станет национальное движение, тем менее радикальным оно будет.
