Первый и единственный советский фильм, касающийся Холокоста, «Дамский портной» был снят в 1990 году в Киеве режиссёром Леонидом Горовцом и затрагивает тему Бабьего Яра. Последние два десятка лет в европейских странах и США идёт по нарастающей волна съёмок всевозможных кинолент о Холокосте. По прошествии жизни двух поколений после II Мировой Войны среди гуманистически мыслящих людей христианского мира взыграл голос совести и всё настойчивей звучат призывы к покаянию за совершённые преступления против человечности. И эти проявления праведного морального подвижничества множатся, овладевают некоторыми социальными слоями национальных сообществ и уже перешли из глубин мыслительного и описательного в некий кинематографический тренд. Не обошли его сторонкой и известные российские кинематографисты, что называется, первого ряда. 1997 г. «Из ада в ад» Дмитрия Астрахана, 2016 г. «Рай» Андрея Кончаловского тому примеры. Сюда же примыкают снятый в Литве в 2017 году Андреем Малюковым фильм «Собибор», ещё не вышедший на экраны,а также в настоящее время снимаемый российский мини-сериал «Парад Алле» о Холокосте в Латвии.
Примечательно, что все перечисленные кинокартины, снятые российскими мастерами разворачивают своё повествование вне российской территории. Это всегда Польша, Украина, страны Балтии. Неужели часть российских областей с их городами и весями не входили в зону немецкой оккупации? Неужели в этих городах и посёлках не было еврейского населения и еврейских беженцев, хлынувших с началом войны из западных районов союзных республик в российские пределы? Почему об этом молчат российские СМИ, российская художественная литература, документальное российское кино и художественное киноискусство? Зачем бдительно и ревностно сохраняется недоступность российских архивов и крайне скупо что-либо по этой теме предаётся ограниченной огласке, являясь достоянием лишь специалистов историков? Неужели для того, чтобы с высоты своей безгрешной чистоты и недосягаемой духовности упрекать в убийствах «любимых» евреев другие народы: украинцев-бандеровцев, литовцев-лесных братьев, латышей-эсэсовцев, поляков-буржуазных националистов и т.д.?Список можно продолжать. Этикетки и ярлыки в России заготовлены для всех.
Рассматриваемое здесь нами кино «Холодное Танго», снятое по мотивам повести Эфраима Севелы «Продай свою мать», из того же «калашного ряда». Вот и полезем туда со свиным своим рылом.
В начале 23-й минуты фильма Лайма, напевая песенку на русском языке, ходит по комнате, вытирает тряпочкой пыль там-сям и рассматривает лежащие на виду безделушки, словно только сегодня вселилась её семья в дом, где раньше жил с сестрёнкой и родителями Макс, и она видит эти вещички впервые. А между тем бывшие хозяева этого еврейского дома уже какое-то время жили в гетто.
Из повести: «... немцы пришли в Каунас, и полиция выгнала нас из нашего дома на Зеленой горе и пешком погнала через весь город в далекий и нищий пригород Вилиямполе, и место, где нас поселили в вонючей комнатке, стало называться гетто.»
Несмотря на на то, что в доме уже какое-то время живёт семья Лаймы, её родители не сняли со стен семейные портреты ненавистных евреев, и среди них, как по мановению волшебной палочки, Лайма вдруг достаёт ранее не попадавший в кадр портрет известного своим антисемитизмом Карла Маркса.
Из повести: «Но и что-то неуловимо изменилось в доме. В первую очередь запах. У нас всегда немного пахло нафталином, которым пересыпали вещи в шкафах, чтобы уберечь от моли. А также пряными приправами, которые обильно добавлялись почти ко всем блюдам еврейской кухни.
Эти запахи исчезли из дома. Их заменили другие, не менее острые, какие сохранились в моей памяти с тех времен, когда мы выезжали на дачу в Кулаутуву и жили все лето в крестьянском доме. В нашем доме теперь пахло овчиной, засушенной травой и жареным салом. А также стоял острый и неприятный запах самогона - водки, которую крестьяне сами изготовляют из сахарной свеклы и пшеницы.
А второе, что полоснуло меня по сердцу, - исчезновение со стен наших портретов. Свадебного портрета мамы и папы. Двух улыбающихся рожиц, моей и Лии, в овальных рамах. Не было и старых пожелтевших портретов дедушки и бабушки. На тех местах, где они висели, теперь остались пятна, чуть потемнее остальных обоев, и черные дырочки от вырванных гвоздиков, на которых рамы крепились.»
Режиссёрская и, скорее, сценарная «находка» с портретом вождя мирового пролетариата позволяет авторам эксплуатировать пропагандистское клише о еврейском революционном заговоре, удовлетворяющем как российских антисемитов (революцию в России сделали евреи), так и литовских жидоненавистников, и народных мстителей (евреи продали Литву советам-коммунистам, работали в ГБ и руководили ссылкой литовцев в Сибирь). И это клише без обиняков задействовано в картине и «работает».
Фальшь! На самом деле в довоенное время портрет Маркса не мог висеть в еврейской семье, в еврейском доме по определению. Только фото домочадцев. Ибо - не сотвори себе кумира... Никогда ни в одной еврейской квартире мне не пришлось видеть портретов ни советских вождей, ни вождей мирового пролетариата ни в Литве, ни где бы то ни было в бывшем СССР. Этот обычай прочно вошёл в быт исключительно всех, даже неверующих евреев, не говоря уж о набожных.
На 25-й минуте мы видим, что в дом вдруг приходит не эсэсовец, не гестаповец, а офицер вермахта, который интересуется, есть ли в доме евреи, которые уже все давно согнаны в гетто, и лишь он один об этом не ведает. И разыскивает он евреев на прогулке: один, как киплинговский кот, без сопровождения, без хотя бы двух автоматчиков гуляет, где хочет, сам по себе.
Он видит красивую, ещё не оформившуюся девочку, которая своей красотой перебивает служебный долг подтянутого немецкого офицера, и он насилует своенравное и строптивое дитя, не встретив ожидаемого зрителем её отчаянного сопротивления. Может быть девочка даже жертвует собой, чтобы отвлечь внимание немца от еврейского мальчишки. В это время, от страха и предосторожности забившийся в чулан несозревший еврейский байстрюк, теребя в руке нож, струсил и не решился броситься на немца и спасти свою, давно ему приглянувшуюся фею от насилия и позора. Но перед сценой насилия Лайма и Макс танцуют. "Запомни, я выбрал тебя! Понимаешь? Навсегда!",- произносит он как клятву своё признание девочке, которая недавно в том же чулане резала ножом свою ладошку, чтобы кровью доказать ему свою искренность и благосклонность. Пархатый жидёнок оказался таким же предателем, как и все евреи!?Лайма сразу после изнасилования бросает ему в лицо: "Предатель!" Вот это предательство Лаймы Максом проходит сквозь дальнейшее киноповествование лейтмотивом и служит ей причиной и поводом для мести.
Фальшь! В этом хотят нас убедить авторы откровенно слабого художественного фильма и во многих случаях им это удаётся. И многие женщины легковерно проливают слёзы, и находят им несложные, не требующие интеллекта и знаний, объяснения.
В повести нет ни сюрпризного немецкого офицера, ни премиального эпизода с изнасилованием бедной литовской девочки, преданной трусливым еврейским мальчиком. А есть Лайма – генетическая антисемитка, ненавидящая всех евреев, но надо же было так случиться, что судьба связала её с одним из этого ненавистного племени.
На 49 минуте в ресторан, в котором играл по вечерам Макс, приходит Григорий Иванович Таратута, садится к столу. Официант приносит ему графин водки и Таратута резко пресекает движение официанта налить её в стакан словами: "Я сам!"
Появляется Макс, и майор приказывает ему: "Сядь!" Майор Таратута предлагает Максу идти к нему опером потому, что людей не хватает. На вопрос Макса, почему он, майор ГБ отвечает: "Подходишь. Война, детдом, комсомол, водительские курсы. Правильно я излагаю?" Макс утвердительно кивает. "А литовцы, они, понимаешь... Кто боится, кто с прошлым повязан, нас оккупантами считают, вредят. А ты вроде как и здешний, а как бы и чужой". Макс: "Вы извините, спасибо, но нет..." Таратута продолжает: "Угольщика знаешь? Кличка такая - Угольщик. Бывший полицай. Знаешь, сколько он в войну евреев положил? Борется с советской властью, зверские расстрелы чинит".
Макс: "А я здесь причём?" Глядя на Макса, как удав на кролика, Таратута совестливо корит его: "А кто его будет давить? Значит, нехай другие лоб свой под пули подставляют, пока ты тут блядей на гармошке веселишь? А кровь твоей матери? А сестры...? На меня смотри!",- давит майор на чувства.
"Я согласен", - бормочет глупый Макс. "Вот так то оно лучше, сынок! Я в тебе не сомневался. Подарок тебе от меня, бери!",- сказав это, Таратута на виду у Лаймы достаёт из кармана галифе и протягивает Максу пистолет.
Уговорил, речистый. Убедил робкого, мятущегося еврея! Однако литовцев убеждать он как бы не видит резона. Вполне возможен с евреем был в реальности и такой вариант. Но тут вся штука в противопоставлении литовцев и евреев. Евреи, якобы в отличие от литовцев, готовы были угождать оккупантам, предавая своих сограждан. В то время как литовцы ни на какие сделки с оккупантами ни-ни. Нелепая Фальшь!
На самом деле в услужение шли все. Все хотели выжить и жить несмотря ни на что. А простая логика подсказывает, что даже если бы евреи все поголовно пошли в оккупантские силовые структуры, то может и составили двадцатую часть личного состава. Настолько ничтожно мала была в то время численность евреев в Литве. А где же парикмахеры, сапожники и портные, хлебопёки и мясники, врачи и медсёстры, инженеры, часовщики и ювелиры, кладовщики и продавцы газированной воды и мороженного? Где различные еврейские ремесленники и лучшие токари, слесари и фрезеровщики вильнюсских промышленных предприятий? Где учителя вильнюсских средних школ? Неужели евреи ими всеми не были? На моей памяти вся милиция были поляки и литовцы. Для еврея это было некошерно. Рядом с моим двором, в школе милиции на углу улиц Комьяунимо и Траку учились сплошные жители окрестных деревень. Не исключение и другие военизированные структуры.
С 100-й минуты нам показывают финал: взморье, безлюдный осенний пляж. На пляже ярко выраженный еврейский ребёнок, девочка Лия, бегает, играет на губной гармонике, и сидит на лавочке бывший майор ГБ Таратута, которого выгнали из конторы за пьянство, разврат и самоуправство.
Тут мы узнаём, что девочка – дочь Лаймы и Макса, и Таратуту она называет дедушкой. "Сбилась, Лия? Начни сначала! Нос давай (заботливо вытирает ребёнку сопельки)! Вот, вот так. А когда мама насовсем вернётся ты ей сыграешь... Да?"- ласково говорит дедушка и на ветру пытается надеть ребёнку шапку. "Да!",- отвечает ребёнок: "Не хочу шапку, деда!" И дед гладит прелестное дитя по кудрявой головке.
Они ждут возвращения Лаймы из ГУЛАГа, где она отбывает наказание за связь с антисоветским партизанским подпольем. Но до этого для такого финала на 99-й минуте авторам кино необходимо было руками мстителей из того же подполья убить Макса. Новоиспечённый дедушка, бывший вершитель судеб, бывший майор встаёт с лавки, опрокидывает из горла бутылки остаток водки и подходит к урезу. Тут тсс, тихо, молчать!
Финал. Апофеоз. Солнце, "Плещут холодные волны, бьются о берег морской..." - звучит величественная музыка. Он воздевает руки к небесами, и вырывается из глубины его души потрясающее откровение: "Эх, Родина, подруга ты моя суровая! Что ж ты такая строгая? Не пожалеешь, не простишь..." Откровенная Фальшь!
Пожурили авторы кино устами выдающегося актёра Гармаша - Таратуты своё бандитское государство, которое высылало, глумилось и убивало невинных людей не меньше, чем литовские коллаборационисты, а евреев многократ больше.
Ну и что же у нас, так сказать, в сухом остатке? А в сухом остатке у нас то, что по фильму все - суть мелкие людишки, с которыми произошли в военное лихолетье свои незатейливые трагедии. Жаль их, безусловно, хоть они все, и евреи, и литовцы – дерьмо. Отходы Великой Цели Великой Страны. Да, все в дерьме и только русский человек, майор ГБ Таратута хоть в испачканном, но всё ж в Белом Фраке. Он единственный в кине(!) априори высокодуховный русский человек, кроме всего прочего заботливо подобравший еврейскую сиротку, что может символизировать, если хотите, спасение "старшим братом" еврейства от полного уничтожения.
В конце фильма титры нас извещают: "Во время немецкой оккупации в Литве было уничтожено более 200 тысяч евреев". Ещё слава Б-гу не написали, как обычно, "советских граждан".
"В советский период было сослано в сибирские лагеря и на поселение более 260 тысяч литовцев". Сосланы были не только литовцы, но граждане Литвы, среди которых почти треть евреи.
"При освобождении Прибалтики от немецких войск погибло более 120 тысяч советских солдат". В фильме речь шла о Холокосте в Литве, а не во всей Прибалтике, но точка ставится именно на том сколько голов сложили, какие жертвы понесли советские (читай русские) солдаты, вас освобождая. Громаднейшие людские потери Советской Армии были обусловлены не столько самим "освобождением", сколько неумелым, бесчеловечным расходованием личного состава, безжалостным и преступным затыканием профессиональных военных неудач человеческим мясом. И освобождением это было бы, если освободив сами ушли! Но было как было. Не так, как в этом, с позволения сказать "художественном" кино.
Наконец, весьма слабая игра почти всех актёров кинобайки. И литовцы в ней не литовцы, и евреи не сойдут за евреев. Хороши дети - Лайма и Макс. Очень хорош Таратута. Но здесь Гармаш. Этот любую роль вытащит. Взрослая Лайма – Пересильд никакая с самого своего появления и лишь много спустя мало-мальски входит в роль.
Застывшее танго...
